ЕСТЬ ЛИ БУДУЩЕЕ У СОВРЕМЕННОЙ АРХИТЕКТУРЫ?

Существует распространенное мнение, которое разделяют многие профессиональные архитекторы, что в современной, по крайней мере российской, архитектуре есть две тенденции или два подхода, которые преобладают в творчестве ведущих архитекторов и формируют лицо архитектурного мейнстрима. Первый подход – традиционализм, или «эклектика», который пользуется историческими стилями в качестве источника формообразования. Второй – современный модернизм, который отрицает правомерность существования первого и ищет источники формообразования в современных строительных материалах и технологиях. До недавнего времени они противостояли друг другу, и их разделяла глубокая линия «разлома», которая фиксировала идеологическую пропасть между адептами того и другого подхода.

Однако сегодня мы наблюдаем эстетическую «конвергенцию», появившуюся в творчестве целого ряда архитекторов, которые, отбросив все идеологические споры, используют оба подхода      в своей работе. Появление такой «неразборчивости» неслучайно. Падение «напряженности» в идеологическом поле говорит  об исчерпанности энергетического заряда в существующей эстетической парадигме. Она указывает   на наличие глубокого кризиса в архитектуре как феномене современной культуры. Об этом  во весь голос заговорили некоторые современные архитектурные критики. Кризис этот носит системный характер, и его, как мне кажется, уже невозможно разрешить на формальном уровне.

В то же время говорить о кризисе современной архитектуры сегодня, казалось бы, совершенно неправомерно: архитектура развивается активно, если не сказать бурно, во всех уголках «цивилизованного» мира. Ее значение в современном обществе трудно переоценить. А в некоторых странах (Голландии, Финляндии и пр.) архитектура является частью национальной политики, и ее влияние далеко выходит за пределы сферы культуры.

Однако при более внимательном рассмотрении в глаза бросаются явные признаки дезинтеграционных процессов в архитектурной практике, которые проявляются повсеместно и не сулят ничего хорошего мировой архитектуре.

Эти дезинтеграционные процессы развиваются на разных уровнях:
– на организационном – как разрыв проектного и строительного процесса, когда строитель (исполнитель) «подминает» под себя архитектора (творца), когда далекий от строительного процесса посредник начинает доминировать и над первым, и над вторым, когда бизнес-интересы начинают преобладать над профессиональными;
– на профессиональном – как разделение функций архитектора и конструктора, архитектора и дизайнера по интерьерам, архитектора и градостроителя, архитектора и ландшафтного архитектора и т. п.;
– на конструктивном – как разделение собственно конструкции здания и его архитектурной «одежды», и, наконец, главное:
– на уровне архитектурной эстетики – развитие эстетики деконструкции, исчезновение самого понятия архитектурного объекта, его интерпретация как объекта технического дизайна (дом – машина) или ландшафта, общая «примитивизация» архитектурной формы и т. д.

В ряду этих признаков необходимо особенно выделить третий    и четвертый «уровни», которые,    с одной стороны, тесно связаны между собой, а с другой – составляют смысловое ядро, философскую основу всякого архитектурного формообразования.

Проблема взаимоотношения архитектурной конструкции и архитектурной «оболочки» при рассмотрении ее «академически» неизбежно приводит нас к ее рассмотрению в двух различных, но взаимосвязанных аспектах: проблеме детали в современной архитектуре и ее связи с архитектурной конструкцией.  

Еще Н. В. Гоголь сравнивал фасады домов в городе с книгами, по которым можно многое узнать об эпохе и людях, к которым относится стилистика того или иного дома. Архитектурные стили формировали язык архитектуры, создавая с помощью архитектурных деталей систему узнаваемых образов или культурных доминант. Однако со временем эти образы померкли, значение   их утратилось, и теперь они превратились в мертвый язык, понятный разве что  специалистам.

Современная архитектура ушла   от исторической детали, отказавшись, таким образом, и от «литературности». Она оперирует пространствами и, как говорят теоретики модернизма, смыслами. В эстетике главенствует абстрактная идея, а фасады превратились в каталоги абстрактных символов, которые не всем дано прочесть. А ведь в идеале язык архитектуры должен опираться на универсальную лексику, понятную каждому человеку.

Необходимость демократизации языка современной архитектуры связана с ее же достижениями. Осуществив прорыв в конструкциях и строительных материалах, в типологии и вариантности объемно-пространственных решений, современная архитектура должна закрепить достигнутое в культуре архитектурной детали как основе своей лексики. Без решения этой задачи у современной архитектуры нет будущего, ее ждет неизбежная смерть, потому что «немая» архитектура подобна мертвому языку: возможно, и интересно, но непонятно, а потому использовать неудобно. Однако на пути к обретению «звучания» ее ждут две проблемы, от разрешения которых поистине зависит ее собственная судьба.

Первая проблема заключается в том, что язык традиционной детали – мертв. Заимствованная по преимуществу из античной архитектуры историческая деталь уже не несет в себе миросозерцание и знание античного человека, потому что заимствование это было осуществлено в эпоху Возрождения на формальном уровне. Более того, сам факт заимствования косвенно говорит  о том, что и средневековое миросозерцание, господствовавшее после крушения античной цивилизации, находится в момент заимствования в глубоком кризисе. Таким образом, изначальная смысловая нагрузка традиционных декоративных архитектурных форм, их семантика была утеряна задолго до отказа от исторической детали в ХХ веке. Первая мировая война и русская революция, радикально изменившие культурный ландшафт Европы, похоронили историческую деталь окончательно. Погибла сама культура и традиция производства исторической детали, что ясно говорит о том, что возврат к прошлому невозможен.

Вторая проблема заключается в том, что эстетика, пришедшая  на смену «историзму», погрузила современную архитектуру в «великое молчание». Рожденная диктатом строительной индустрии, она заставила «извиваться» архитектурное пространство в экстатическом танце. Где изящная простота античной архитектуры? Где спокойное величие древних памятников? Здание, лишенное детали, превратилось в… дом-деталь, угрожая тем самым самому существованию архитектуры! Но даже если бы «немой» вдруг заговорил, что мог бы Он сказать в эпоху тотального Рынка? Ведь главная функция любого языка – провозглашение истины, а истина не является товаром!

Так что же делать? Как преодолеть затянувшееся «молчание» современной архитектуры? Это прежде всего вопрос о языке, на котором она должна «заговорить», а во-вторых – это вопрос    о смысловом содержании, которое этот язык должен транслировать. Архитектурная лексика традиционно должна выражать Истину о мире, в котором она существует, она должна быть всем понятна, и она должна быть универсальной. Иерархичность передачи информации позволит воспринимать ее на разных уровнях: каждый человек – по-своему. Величие античной архитектуры зиждется на «демократичности» ее архитектурного языка. Это то качество, которого, возможно, не хватило архитектуре готики с его «элитарностью» и отрешенностью от мира. Не потому ли пришлось вернуться к забытой античной традиции в эпоху Возрождения?

Теперь давайте обратимся к другому аспекту взаимоотношения архитектурной конструкции    и архитектурной формы –                к характеру, способу «взаимодействия» архитектурной детали  и архитектурной конструкции. Здесь, рассматривая проблему «эклектизма» в архитектурном формообразовании, мы вдруг неожиданно сталкиваемся с удивительной картиной: «исторический» в своей основе метод формообразования характерен для архитектуры всего Нового времени, начиная с эпохи Возрождения и кончая современной архитектурой! Несмотря на смену стилей и даже програм-

мный отказ от архитектурной детали, который произошел с приходом «современной архитектуры», принцип формирования архитектурного языка оставался неизменным. Посмотрите: менялись технологии и материалы, типология и конструкции, но здания, как светская модница, одевали и сбрасывали свои архитектурные одежды в зависимости от моды, эстетических или философских концепций. Интересно, что сегодня некоторые ведущие мировые зодчие апеллируют к одежде как источнику своего профессионального метода. Например, хорошо известный французский архитектор Доминик Перро в своих лекциях прямо проводит параллели между своей архитектурой и модной одеждой.

Таким образом, налицо единый архитектурный процесс, имеющий свое начало в XV столетии и стремительно двигающийся         к своему логическому завершению, свидетелями чего мы и являемся сегодня.

Однако, возвращаясь к проблеме «художественно-конструктивной» целостности архитектуры, возникает закономерный вопрос:  а возможен ли в принципе иной, не «эклектический» творческий метод архитектурного формообразования? Ответ лежит за пределами собственно профессиональной проблематики. В первой половине ХХ века русский философ Николай Бердяев выдвинул концепцию о грядущей эпохе «Нового средневековья». Это означает отказ от идеи вечного прогресса, на котором базируется современная цивилизация, как символа внешнего, материального существования человека и переход к новой парадигме, ставящей во главу угла личность человека, его духовную составляющую. Эта концепция рассматривает человека как микрокосм, а окружающий его огромный предметный мир как бесконечный космос, каждая часть которого является маленькой моделью целого. В архитектуре она может проявиться особенно ярко. Дом как идеальная модель космоса – вот прообраз здания эпохи «Нового средневековья», где всё связано со всем  и одно произрастает из другого. Этот «органический» подход и есть искомый творческий метод. Он отсылает нас к европейской готике и византийской архитектуре, архитектуре Египта и ранней античности, к великой архитектуре Древнего Востока и удивительным творениям зодчих древних культур Мезоамерики. Все их объединяет одно – абсолютная цельность, единство конструктивного и художественного начала, когда конструкция и архитектурная деталь сплавляются в единое и неделимое целое. Очевидно, реализация такой парадигмы возможна на основе современных технологий, но требует прежде всего их художественного осмысления. Задача вполне посильная в эпоху цифровой экономики. Но для этого современный мир должен совершить «прыжок» к новому «органическому» мировоззрению. Только тогда Архитектор, вернувшись к осознанию истинной природы архитектурного творчества, сможет совершить прорыв в иное художественное качество, к действительно новой архитектуре.

(Опубликовано в журнале «Архитектура и строительство России» № 3 (231) 2019)