Забытая тема или еще раз о доступном жилье

VII. СОЦИОЛОГИЯ ЖИЛИЩА

 Кардинальные изменения в образе жизни большинства российских граждан заняли не более четверти столетия с 30-х годов по 60-е. Много меньше, чем у кого-либо еще, и осуществлялись они сверху, жестко и решительно. Десятки миллионов вчерашних крестьян, тех, кто вечно строил и поддерживал свое жилье самостоятельно, мгновенно лишились этой возможности, став «новыми горожанами». «Старые горожане» подверглись «уплотнению»,  перестав быть владельцами домов и квартир, утратив при этом не только право выбора жилья, но и какое-либо влияние на его судьбу. Процесс эволюции, естественного движения жилья  был остановлен и замещен следованием утопическим моделям и реалиями полусредневекового быта, воспетого М. Зощенко.

 Фундаментальным итогом советских времен стала почти полная потеря людьми представления о собственном жилье, об адекватных, нормальных бытовых условиях. Получив впервые за 70 лет возможность самостоятельно строить свой дом, представители даже наиболее состоятельной и продвинутой части общества по сей день демонстрируют редкостную сопротивляемость здравому смыслу, что успешно поддерживается армией полуграмотных персонажей, выдающих себя за дизайнеров и архитекторов. Покорное признание неспособности выработать или воссоздать нечто самостоятельное и собственное породило волну имитаций замков, вилл и коттеджей, «британских», «бельгийских» и прочих «деревень» для публики с претензиями.

 Казалось бы предрасположенные требовательными клиентами к соответствию твердым и высоким стандартам комфорта и качества элитные метры на практике часто не имеют прямого отношения к жилью. Необитаемые с момента приобретения столичные «квадраты»  становятся активами - замещением рискованных вкладов и ценных бумаг.

 На фоне  «странного» состояния дорогого жилья жилье более демократичное, доступное, наконец, социальное формируется и вовсе стихийно, т.е. из материала неквалифицированного, не опирающегося на какие-либо общенациональные или локальные стандарты. Отсутствие естественных культурных механизмов в советский период замещалось наряду с утопическим и отвлеченным моделированием появившимися в 60-е годы прикладными и фундаментальными исследованиями, породившими достаточно полное представление о жилье. С ликвидацией советских научно-исследовательских институтов последние организованные знания такого рода практически исчезли. Информация о состоянии и задачах рынка, которой располагают нынешние маркетологи и риэлторы, отсутствие упомянутых знаний не компенсирует.

 Интеллектуальный застой надежно консервирует многие характеристики жилого фонда страны. Помимо скромных количественных показателей и неутешительного технического состояния, российский фонд, в основном и по преимуществу, представлен многоквартирным, многоэтажным (пять этажей и выше) домом. Инерция советского стройкомплекса, стремившегося осчастливить всех одним типом жилья, всячески поддерживается и бережно сохраняется нынешним бизнесом.

Новшеством, пришедшим с рынком, стала дифференциация цен на квартиры, относимые к «эконом», «бизнес», «премиум», «элит» и т.п. классам. Несмотря на внешние отличия и кратную разницу стоимости, весь этот товар  восходит к многоквартирному советскому дому, т.е. имеет общую генетику, жестко  закрепленную крайне запущенной нормативной базой.

 Жилье, которое мы строим последние двадцать лет и которое продолжаем строить, не всегда оказывается удобным в эксплуатации, эффективным, комфортным, безопасным и не соотносится с меняющейся природой российского общества, с интересами отдельных групп, каждая из которых формирует, часто вопреки сложившимся условиям, свой образ жизни. Игнорирование образа жизни, жизненных реалий и требований, отсутствие представлений об обществе, семье и частной жизни, бывших темой отечественных и зарубежных прикладных научных знаний – все это вместе взятое и причина, и следствие проблемного состояния.

 Если допустить, что интересы граждан вдруг возобладают над интересами предпринимателя, то российское жилье, наконец, станет адресным, т.е.  дифференцированным, разнообразным, гибким и подвижным, как того требует жизнь и о чем свидетельствует опыт стран, решивших жилищный вопрос. Действительное разнообразие опирается на особый, практически отсутствовавший ранее в отечественной практике культурный продукт, являющий собой набор типов, образцов или «паттернов» коммерческого и социального жилья, своего рода национальных стандартов. Стандарты не следует путать с нормативами. Они, в отличие от нормативов, являются «документами добровольного исполнения», и именно сочетание нормативов и стандартов, технологических и социально-культурных ограничений и «формул» позволяет создавать и выбирать жилье в соответствии с образом жизни и совокупностью обстоятельств вроде возраста, состояния здоровья, семейного положения, структуры семьи, рода занятий, степени мобильности, уровня образования, достатка, психологических и иных особенностей.

 В соответствии с представлениями советских времен общество рисовалось исключительно однородным, гомогенным, состоящим из полных сил людей, проживающих в счастливом браке, воспитывающих детей и занимающих двухкомнатные и трехкомнатные квартиры. Сегодняшнее российское общество, по общему признанию, состоит из бедных, богатых и представителей среднего класса, т.е. из тех, кто имеет возможность выбирать жилье, тех, кто в выборе ограничен, и тех, кто его лишен.

 Если предположить, что возможность выбора когда-то распространиться на всех, то главенствующую роль в предпочтении жилья и формировании стандартов станут играть фундаментальные базовые отличия, в соответствии с которыми общество делится на три основные группы. Первая состоит из людей молодых (от 18 до 35-40 лет), определяющихся, начинающих строить и строящих жизнь, бизнес, карьеру, одиноких или в браке, нередко с маленькими детьми. Вторая объединяет людей среднего возраста, принадлежащих к наиболее трудоспособной части общества (от 30 до 70 лет), одиноких, живущих в семье, с детьми, реже с пожилыми родителями, Третья группа состоит из людей с относительно ограниченными возможностями, – пожилых (от 55 лет и старше) и инвалидов. Поскольку период становления и взросления все больше затягивается, а продолжительность жизни и число инвалидов неуклонно увеличиваются, совместная доля этих групп неуклонно растет и явно переваливает за 2/3 от численности всего населения. Этот рост сопровождается как вынужденным, так и вполне осознанным движением к независимости и самостоятельному существованию молодых и пожилых, что предполагает и требует присутствия особого жилья, впрямую адресуемого этим группам.

 Образ жизни во многом определяется парой «жилье – работа». Работа, учеба, служба, место работы, коллектив в жизни молодого человека играют несомненно большую роль, чем соседи и место проживания. Приближаясь к старости, человек все более зависит от соседей и своего жилища. Описанные И. Ильфом и Е. Петровым студенческие общежития и дома престарелых за прошедшие годы кардинального не изменились и по-прежнему остаются жильем третьего сорта и пространством социального неблагополучия. И это несмотря на появление в России вполне состоятельных молодых людей и обеспеченных стариков, готовых, по примеру своих зарубежных сверстников, занять жилье, специально для них предназначенное.

 Современные общежития, дома гостиничного типа или апарт-отели, коридорные, галерейные дома, дома-башни с блоками обслуживания, включающими ясли и детские сады, приближенные к местам приложения труда, входящие в комплексы учебных заведений или деловых центров, рассчитанные на разные вкусы и доходы, – популярные во всем мире среди молодых людей, необходимые им типы жилья, в России по-прежнему практически отсутствуют.

 Если вступление человека в жизнь предполагает последовательное пребывание в яслях, детских садах, в начальной и средней школах и сопровождается непременным участием профессионалов, что представляется само собой разумеющимся, то постепенный уход человека из жизни крайне неохотно признается требующим особого внимания и заботы. Этот устойчивый пережиток архаики, первобытных времен и племенных отношений не только антигуманен, но по сути препятствует появлению в России широко распространенной в мире и успешной  индустрии специального жилья для пенсионеров, для полностью или частично нетрудоспособных, в создании которого не последнюю роль играют средства пенсионных фондов. Эффективное медицинское сопровождение и благоприятный климат, в т.ч. социальный, - главные предпочтения этой категории граждан, которые реализуются в самых разных формах: от коллективных домов, как правило малоэтажных, с удобными горизонтальными связями, до деревень, состоящих из коттеджей, бунгало и вилл, стремящихся поближе к теплому морю и чистому воздуху.

 Постоянное жилье «фланкирующих» групп (молодых и пожилых) приобретает черты и компоненты временного жилья, - гостиниц, социальных учреждений, учреждений здравоохранения; т.е. становятся гибридным образованием, что практически исключается действующими у нас нормативами, поведением экспертиз, налоговых органов и иными бюрократическими ограничениями, пребывающими вне логики и здравого смысла.

 Принципиально новые типы жилья, предназначенные для молодых и старых, могут создаваться путем реконструкции и капремонта, в процессе реструктуризации существующего фонда, в т.ч. деградирующего фонда малых городов. Научные центры советских времен, университетские образования Европы и США предлагали и предлагают естественный, привлекательный для молодых людей образ жизни. Пребывающие в забвении исторические города, пустующие, неосвоенные территории с мягким климатом, благоприятной экологией и впечатляющим ландшафтом, т.е., которые принято считать «курортными» и «рекреационными», обязаны становиться «новыми магнитами», новыми полюсами притяжения в первую очередь для пожилых сограждан, многие из которых обречены сегодня на печальное одиночество в большом городе.

 В сравнении со старыми и молодыми люди среднего возраста демонстрируют более дифференцированное поведение и большее разнообразие  в предпочтениях. Интересы этой группы балансируют между жильем и работой, причём 70-80% трудоспособных граждан, в первую очередь женщины, представители стандартных, рутинных профессий, работники бюджетной сферы с медленным движением по службе, стремятся получить работу рядом с домом и демонстрируют несомненную привязанность к жилью.

 Остальные 20-30% трудоспособных, склонных к созданию собственного бизнеса, к управленческой работе, иным видам «эксклюзивного» и «креативного» труда, более зависимы от работы и при необходимости готовы поменять место жительства.

 Людям среднего возраста, принадлежащим к центральной, базовой группе общества, отыскать жилье, соответствующее образу жизни, проще лишь на первый взгляд. Предназначенные казалось бы именно этой группе квартиры в многосекционном доме являются самым отработанным и самым распространенным типом, обязанным ответить на все запросы. Однако складывавшийся десятилетиями, включая времена острейшего квартирного кризиса, образ жизни россиян отчетливо и недвусмысленно указал на ущербность и недостаточность квартиры, сформировав особую модель жилья, своего рода «жилую пару» квартира – дача, внутри которой один компонент компенсировал недостатки или дополнял достоинства другого.

 Съемная на лето дача отвлекала от духоты коммуналок, хрущевские 6 соток примиряли с совмещенными санузлами и крошечными кухнями «в панелях». Именно дача позволяла недавнему крестьянину или жителю малого города хоть на лето вернуться к нормальной жизни у земли и получить необходимый для выживания глоток дачной свободы. Модель, объединяющая городское и сельское жилье, постепенно приобрела популярность и за пределами России, став по сути универсальной и гармонизировав противоположные предпочтения молодых и старых.

 Вопреки очевидной взаимосвязанности квартиры и дачи, рынки, на которых складываются их цены и качества, существуют независимо и параллельно. Более того, если рынок квартир полностью подконтролен продавцу, то рынок загородного жилья практически свободен. Именно это обеспечило довольно быстрый рост объемов усадебного и малоэтажного загородного строительства, ведущегося средними и малыми компаниями, а то и «хозспособом», т.е. самими владельцами. Несмотря на отсутствие господдержки и той близости к власти, которой располагают крупные и крупнейшие производители панелей, малоэтажные и усадебные дома, по некоторым предположениям, составляет почти половину построенного в 2013 году жилья, а в перспективе выходят в несомненные лидеры. В людях определенно пробуждается подавленный, дремлющий инстинкт домовладельца, вкус к жизни в собственном доме с «крышей над головой» и дверью на улицу. Собственный дом, имеющий многотысячелетнюю историю, ощущается жилищем подлинным и вечным. Квартира «на этажах», насчитывающая не более двух столетий, всегда будет казаться временным убежищем, компромиссом и уступкой обстоятельствам.

 Частные, изолированные, спаренные, счетверенные, блокированные (таунхаусы), большие и малые, дорогие и более доступные, собственные, семейные дома образуют не менее половины жилого фонда современного урбанизированного мира, включая социально ответственную Европу и  «одноэтажную» Америку. Свободные от произвола ЖКХ, не становящиеся непосильным бременем для муниципалитетов, собственные дома предполагают иной уровень ответственности, в т.ч. и гражданской, эффективно используется в качестве социального жилья и в роли инструмента социальной реабилитации.

 Российский семейный собственный дом с участком земли как основное «якорное» место жизни, в т.ч. в «жилой паре», обязан стать домом «российской мечты», сравняться по степени проработанности не только с домом американской или канадской мечты, но, в первую очередь, со стандартной российской квартирой. Доступный, качественный и эффективный дом обязан не только оздоровить рынок жилья, вывести из тупика стройиндустрию и ЖКХ, не только изменить структуру жилого фонда в интересах граждан, но и изменить самих граждан, испорченных «квартирным вопросом». Хозяин собственного дома гораздо более независим, самодостаточен и самостоятелен, чем хозяин квартиры. И дело не только в зависимости квартиранта от ЖКХ и тарифов на услуги сетей. И даже не в том, что права и ответственность жильца из квартиры, чьи интересы представляют ТСЖ, кооператив и т.п., и собственника дома несопоставимы. Собственный дом и его ближайшее окружение становятся местом приложения труда много чаще, чем квартира, остающаяся спальней, и делающая «спальными» и дом и район.

VIII. «ДОМ ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ» И «ДОМ КОЛЛЕКТИВНЫЙ»

 Квадратные метры существуют не сами по себе, но создают образования со строгой локализацией, параметрами и ценой. Образуемый  ими жилой фонд структурирован как «по горизонтали», т.е. представлен разными типами жилья, так и «по вертикали», от метров к городу. На этом пути важнейшим и отчетливо фиксируемым этапом становится тот, на котором метры превращаются в материал, образующий ткань поселения, а жилье делается  участником градпланирования, полноценным компонентом планировочной организации. Вполне очевидно, что в этой роли выступает не квартира «на этажах», а Дом, располагающий землевладением, т.е. своей землей, парцеллой, участком, территорией, имеющими адрес, кадастровый номер и четкие границы. В отличие от домов участки земли, при условии уважения к собственности, наделены замечательной устойчивостью, крайне необходимой для нормальной жизни города. Уходят поколения домов, одноэтажные сменяются многоэтажными, односемейные многосемейными и многоквартирными, но участки остаются, будучи в известной мере безразличны к тому, сколько семей обитает в их пределах.

 Хаотическая застройка советских времен – прямое следствие отсутствия культуры землепользования, попытки восстановления которой в форме межевания уже застроенных территорий приобретают парадоксальный характер: не дом становится производным от участка, как это происходило и происходит во всем мире, а участок следует за домом. Тем не менее запоздалое, но ответственное межевание могло бы стать ключом к комплексному оздоровлению территорий, формированию разумной планировочной организации и определению столь необходимых для развития пространственных ресурсов. Из печального опыта прошлых лет следует то, что новое строительство впредь следует начинать с мотивированного определения границ землевладений, участков, руководствуясь целями возвращения дому как таковому самоценности и значимости, утраченных в эпоху типовых и безразмерных изделий ДСК.

 Практически все встречающиеся в истории жилые дома вместе с занимаемыми ими участками можно отнести к одному из двух типов – индивидуальному семейному дому и дому коллективному. Коллективный дом по-видимому старше индивидуального и представлен множеством версий от архаических «мужских домов» до казарм, тюрем, монастырей, гостиниц, постоялых дворов, замков и дворцов до современных многоквартирных гигантов. Особенностью жизни обитателей коллективного дома является высокая степень зависимости от коллектива или синьора, от вводимых ими жестких правил и ограничений, трудно сочетающихся и с индивидуальной свободой, и с семейным укладом жизни. Стремление к обретению того и другого вкупе с хозяйственной самостоятельностью и привело в конечном счете к появлению индивидуального семейного дома.

 Владелец собственного дома принципиально отличается от владельца квартиры. Последний изначально был арендатором, квартирантом и, даже становясь собственником, оказывается собственником неполноценным, зависимым и ущербным. Квадратные метры «на этажах» вместе с домом рано или поздно будут утрачены, снесены и разобраны, а их цена в конечном счете обречена на неизбежное падение. Владелец дома теоретически имеет право не только на метры под крышей, но и на землю, цена которой всегда устойчива и более предсказуема, чем цена квартирного «квадрата». В России это обстоятельство имеет скорее эмоциональное значение, впрочем, немаловажное, если речь идет о собственном доме. Отсутствие у нас института земельной собственности с одной стороны препятствует успешной капитализации недвижимости, с другой создает несомненное преимущество при реализации государственных социальных программ, которым мы пока не стремимся воспользоваться.

 Прародители семейного дома представлены двумя версиями - «северной» и «южной». Северный дом – русская изба, иглу или юрта, строится вокруг общего семейного очага, он компактен и окружен собственным участком. Южный дом – мегарон или риад, складывается вокруг колодца или хранилища воды во внутреннем дворе. Северный дом экстравертен по отношению к своей земле и окружению, границы которых податливы и подвижны. Южный дом интравертен, а его двор строго фиксирован и изолирован. Северный дом – дом в пространстве, южный предпочитает пространство в доме. Земля северного дома – «придомовая», земля южного дома – его внутренний двор.

 Индивидуальный дом располагается на парцелле, участке  в пределах квартала или блока. Коллективный дом, точнее его предтечи, предпочитали занимать квартал целиком. Размеры городских парцелл, а вслед за ними площадь застройки самого дома вплоть до недавнего времени колебались не в столь значительных пределах. В поселениях самых разных времен и народов уличный фронт большинства парцелл составляет от 6 до 20 метров, глубина около 20-30 метров. Традиционные кварталы в свою очередь также обнаруживают близость размеров вне зависимости от того, о каких кварталах, европейских или африканских идет речь. Ценой многовековых «проб и ошибок» основной массив линейных размеров квартала, а вслед за ним многоквартирного «дома – квартала» стабилизировался в комфортных для пешехода пределах от нескольких десятков до сотни метров.

 Все дома, построенные и строящиеся по сей день, от простейшего семейного усадебного дома до средневековых замков и палладианских усадеб, от огромных доходных домов до панельных брикетов, представляют собой вариации на темы коллективного и индивидуального типов. Родство, принадлежность типу без труда угадываются и в облике  обычного доходного дома, образовавшего на рубеже XIX и ХХ веков ткань крупных городов, и в облике уникальных «домов-кварталов», «дворцов для народа», начиная с комплексов, возводимых в Москве и Петербурге страховыми обществами, кончая знаменитыми сталинскими высотными домами.

 Гибридами индивидуального и коллективного жилища оказываются сочлененные, многоядерные, состоящие из множества ячеек «вилленблоки» (блоки вилл) и таунхаусы, спрессованные, слитые друг с другом в бесконечные ряды и цепи семейные домики, встречающиеся и в аристократических, и в буржуазных, и в рабочих районах европейского города. Более популярным гибридом стали жилые башни, жилые небоскребы, занимающие, как правило, небольшой участок земли, одну парцеллу, т.е. представляющие многократно повторяемый, поэтажно воспроизводимый дом. «Гибридом гибридов» становится сочетание башни с таунхаусом – многоэтажный, многосекционный дом – самый популярный герой российского урбанистического ландшафта.

 По степени лояльности к ландшафту разные типы современных домов выстраиваются в некую линию, которая открывается самым предпочтительным и самым распространенным в мире индивидуальным семейным домом. Далее идут малоэтажные «длинные» дома (таунхаусы, многосекционные, коридорные) и дома-башни. Завершает линию типов наименее предпочтительный во всех отношениях дом-пластина, дом-доска – длинный и высокий.

IX. «ГОРОДСКОЕ» И «СЕЛЬСКОЕ»

 Вопреки популярным представлениям времен коллективизации и индустриализации «сельское» не есть нечто второсортное или вторичное по отношению к «городскому», – оно «другое». Отличие городского ландшафта от сельского, очевидное на интуитивном уровне, вполне истолковывается и описывается рационально. Город и деревню, столицу и усадьбу, квартиру и дачу, даунтаун и сабербию объединяют прочные родственные связи, и чем теснее эти связи, тем выше цена и значение их качественных различий. Городское и сельское – не более чем условные понятия, объединяющие полярные характеристики и свойства, которые на практике образуют бесчисленные гибридные и химерические сочетания.

 Принципиально отличны не только сами участники городского и сельского ландшафтов: многоэтажный, многоквартирный, коллективный городской дом и малоэтажный, индивидуальный, частный сельский, но и их взаимоотношения.      

 Воздух деревни разносит дома в разные стороны, атмосфера города их собирает и спрессовывает. Сельские дома стоят свободно, с разрывами, на расстоянии друг от друга, а окружающее их пространство непрерывно и часто лишено геометрической    определенности. Городские дома и пространства между ними плотно подогнаны друг к другу и имеют подчеркнутые, выраженные границы. Город обязывает строго следовать общим интересам и общему порядку, сельские правила оставляют достаточно свободы застройщику. Сельский дом развивается изнутри наружу, сохраняя за собой право на собственную геометрическую логику. Городской дом, напротив, уступает право на видимую организованность и геометризм публичному, городскому, внешнему пространству, улицам и площадям, легко примиряясь со сложными, часто нерегулярными очертаниями участка. Уличный фасад городского дома является предметом особого внимания публики, принадлежит городскому интерьеру и обычно строго регламентирован. Фасады деревенского дома, в т.ч. главный, в первую очередь принадлежность дома, предмет забот и ответственности его хозяина. Плотность застройки становится качественной характеристикой, резко отделяющей город от села, в котором сохраняются и натуральная растительность, и природный рельеф, и волнующее естественные окружение. Город  стремится к регулярности и геометризму, строго следуя красным линиям, максимально преображая и выравнивания поверхность земли, подчиняя искусственному порядку зелень и водоемы.

 Развитие «городской» линии привело к появлению в ХХ веке целого ряда несомненных достижений и открытий, включая дома-кварталы и советские укрупненные кварталы. Сверхплотный квартал, все чаще производивший впечатление целостного, монолитного объема, на рубеже XIX и ХХ веков стал превращаться в построенный по единому проекту «дом-квартал» или «сверхдом», вроде домов общества «Россия», известного Дома на набережной и, разумеется, московских «высоток». Все они были не только самыми совершенными сооружениями своего времени, но, благодаря солидному обслуживающему компоненту, являли особый тип сооружения, почти полностью автономного, подобного океанскому лайнеру или авианосцу.

 Советский укрупненный квартал, выросший по площади в сравнении со своими историческими предшественниками почти на порядок, обязан рождением генплану Москвы 1935 года. Не только Ленинский проспект в Москве и Московский проспект в Ленинграде, но практически все парадные магистрали тех лет были сформированы укрупненными кварталами. Укрупненный квартал стал прямым наследником радикально измененного, дореволюционного, прежде всего московского квартала. С ликвидацией границ земвладений и сносом заборов старый московский  квартал, менее плотный и более рыхлый, чем питерский, приобрел дворы, ставшие центрами общественной жизни нескольких поколений. Именно общий двор,  размерами с городской сквер или парк, занимающий заметно большую площадь, чем окружающие его дома – становится главной особенностью укрупненного квартала. С нерасположенностью малого исторического квартала к пешеходу было почти покончено – переходить улицу больше не требовалось – все необходимое для детей и их мам теоретически содержал большой двор. На практике же эти дворы или не освобождались от застройки, взамен которой возводились, или заполнялись и заполняются новым хламом.

 Интерес к улице и кварталу с периметральной застройкой, практически угасший во времена советского неомодернизма и параллельных событий на Западе, вновь возник на волне неоконсервативных, постмодернистских настроений, пришедших опять-таки из Соединенного королевства. Ведуты братьев Л. и Р. Криер, с энтузиазмом поддержанных принцем Чарльзом, стали впечатляющим призывом вернуть утраченное обаяние малого европейского города путем имитаций, декораций и реплик. Спустя 15-20 лет эта волна докатилась до России. Но если попытки европейцев вспомнить прошлое еще объяснимы, то коммерческие поселки вокруг Москвы и Сочи, притворяющиеся бельгийскими деревнями или австрийским городками – явление странное, явно свидетельствующее о культурном неблагополучии.

 В свою очередь сельская или дезурбанистическая версия переживала не меньший подъем. Правда, случилось это на другом континенте, где успели вовремя обзавестись автомобилями и дорогами. Чем больше семей оказывались привязанными к городу, тем активнее шло движение в обратном направлении. Американской сабербии не предшествовала некая умозрительная концепция – она стала прямой реакцией девелопмента на спрос, полностью изменивший в течение двух десятилетий лицо огромной страны. Дом «американской мечты» – частный дом с гаражом и участком, попутный сервис, сосредоточенный в гигантских центрах с парковками, и школьные автобусы – основные черты образа жизни, носящего отчетливо «негородской» характер.

 Несомненное взаимное влечение городского и сельского друг к другу с рубежа XIX – ХХ столетий упорно поддерживалось усилиями и влюбленных в деревню жителей британских городов, вроде Э. Говарда, и политиками – социалистами, мечтавшими о ликвидации различий между городом и деревней. Процесс конвергенции, протекавший под лозунгами «города-сада», «города-парка», «города-леса» следовал практически одной схеме – многоквартирные городские дома размещались свободно, наподобие деревенских усадеб.

Продолжение следует.