Творческий «бег» от «исключения» наследия к его «включению»

Конечно, эта выставка – не только отчет. Это – прежде всего о том, каким трудным и творчески напряженным был путь петербургских архитекторов с движением и вперед, и назад, и в стороны.

 Это о том, как мы могли стать самой выдающейся архитектурной страной мира, и как мы непростительно отказываем себе в этом, меняя свое творческое направление.

 Это о том, как нам мешали и помогали.

 Это о том, как мы сами себе создавали проблемы, а потом блистательно их решали, обогащая не только свою страну, но и весь мир.

 И еще. Ведущий принцип организации экспозиции – временная и непрерывная последовательность этапов развития. В том смысле экспозиция уникальна. Она помогает осознать, кто мы такие сегодня и какой может стать архитектура завтрашнего дня.

 Выставка начинается показом достижений эпохи авангарда 1920-х – 1930-х годов. Этот период был до создания Союза архитекторов. Но он был мощным стартом в развитии советской архитектуры.

 В то же время авангард (в Ленинграде это супрематический конструктивизм) был архитектурой «исключающего» типа (это начало нашей качки), освободивший себя от ссылок на наследие. Это позволило совершенствовать функциональную и материально-техническую структуру построек. Прогресс был колоссальным. Появились принципиально новые типы зданий, востребованные государством. Появились новые талантливые кадры – А.И. Гегелло, А.С. Никольский, Е.А. Левинсон, И.И. Фомин, Троцкий и другие.

 Однако язык авангарда, лишенный преемственности, основанный на гармонизации материально-технических элементов был недостаточно гибким и разнообразным для «рассказа» о достижениях социализма.

 Следующий этап, достаточно ярко представленный в экспозиции – Предвоенный и послевоенный советский неоклассицизм в Ленинграде. Это была героическая попытка конца 1930-1940-х сформировать архитектуру «включающего» типа.

 Поворот к наследию означал поиски уместного сочетания технологических и технических достижений актуальной культуры со ссылками на апробированный и выразительный язык со своими знаками и метафорами, доступный для понимания. Появился плюрализм поисков, обозначились лидеры.

 Это, прежде всего, Левинсон, Фомин, Троцкий, Оль и другие. Они идут своими путями к неоклассицизму. При этом, у каждого из них свои истоки, свои пристрастия. Так, Левинсон и Фомин ориентируются на работы Огюста Пере, Троцкий – на работы Ивана Фомина, Владимира Щуко, на романтизм Пиранези. В то же время доминирует установка на новизну.

 К числу грандиозных общественных зданий, завершенных в 1950-х годах, следует отнести стадион им. С.М. Кирова, созданный по проекту архитекторов А.С. Никольского, К.И. Кашина и В.В. Степанова, при участии А.А. Заварзина.

 К выдающимся объектам, образующим уникальную разновидность послевоенного ленинградского неоклассицизма или довоенного ар-деко, можно отнести станции метрополитена первой очереди.

 Постепенность самого перехода из революции авангарда в эволюцию историцистской архитектуры привели к рождению уникальных форм. Архитектура вернулась в русло эволюционного развития и в то же время получила мощные импульсы к обновлению. Эти импульсы помогли преодолеть стереотипы, модернизировать ордер, подчинить его новому радикальному целому. Архитектурные формы этого периода с полным основанием можно назвать зодчеством интегрирующего типа, когда исторический опыт не исключался, а включался в новую целостность. Последовательное развитие таких форм в дальнейшем могло бы сделать нашу страну самой передовой в области архитектуры.

 Однако уже в начале 1950-х годов начал ощущаться кризис профессии. Унификация выразительных средств все более и более тормозила развитие архитектурных форм. Исторические черты, часто выступая в своем исходном значении, нередко создавали ощущение полной идентичности истории. Необходимое соотношение новизны и преемственности нарушалось приоритетом преемственности. Где же в это время была теория, которая могла бы помочь исправить эти деформации!

 В условиях хрущевской «оттепели» 1950-1960-х годов и нового открытия внешнего мира кризис профессии был решен «сверху». Так была закончена героическая попытка сформировать полноценную современную архитектуру «включающего» типа. После этого мы стали повторять западный опыт умирающей архитектуры исключающего типа.

 Доминантой развития стала не совокупность потребностей человека, в том числе и духовных, а средства их достижения - индустриализация, обусловленная безграничной верой в технический прогресс XX века. Таким образом, средства стали целью. Так появилась архитектура «технологизма» 1950-х годов.

 Весь объем строительства начал осуществляться по типовым проектам, индустриальными методами из минимального набора стандартных элементов. Так внедрялась худшая разновидность функционализма – технологизм.

 Необходимая непрерывность эволюционного развития оказалась оборванной. Краеугольным камнем архитектуры стали геометрическая упрощенность форм, отказ от любых ссылок на наследие. Никаких атрибутов прошлого – колонн, портиков, скатных крыш. И, конечно же, никакого орнамента. Как символ ручного труда он противоречил принципам   машинной эстетики и массового производства.

 Такая архитектура не смогла стать органичным продолжением исторической среды, ибо не понимала ее языка. Да и не хотела понимать, так как пыталась говорить лишь о себе, о своем техническом и функциональном превосходстве. Она была антиконтекстуальна. Внедрение ее объектов в историческую среду достаточно часто сопровождалось сносами ценных памятников: Греческой церкви, Успенской церкви на Сенной, Музея Пирогова на Пироговской набережной и др. Таковы издержки технологизма. Но, безусловно, были и большие приобретения. Технологизм помог решить беспрецедентные по своему объему и значимости функциональные задачи – обеспечить массовое возведение жилья, объектов культурно-бытового и коммунального обслуживания.

 В конце  1960 – начале – 1970-х годов появляются формы, которые начинают постепенно раскачивать догмы технологизма и приближать нас к парадигме гуманного зодчества. Для этого проектировщики, как правило, используют следующие средства:
• Новые конструктивные и технологические решения;
• Интеграцию взаимосвязанных функций (от простого – к сложному);
• Отказ от однозначных и бескомпромиссно честных связей форма – конструкция, форма – функция, другими словами, от этики честного строительства и метода проектирования «изнутри – наружу»
• «средовой подход», утверждающий необходимость поиска соответствия новой формы своему контексту и метод проектирования не только «изнутри – наружу» и «снаружи – во внутрь»

 Эти процессы начинают оказывать все большее влияние и на объемно-планировочную организацию новых районов. Приходит осознание необходимости более четкого структурирования городских пространств (двор, улица, площадь). Идут поиски их более четкой конфигуративности.

 Этому способствует осознание ценностей плотной исторической ткани, значимости «красных линий», которые были важным инструментом структурирования городских пространств и их архитектурной оправы.

 И, вот, конец  1980-х – начала 1990-х годов начало эпохи нового поворота к наследию или к творческому принципу «и то – и другое».

 Почему же торжество тотального обновления, использование новейших технологий и материалов, создание зданий с усовершенствованной функцией не принесло полностью желанных результатов.

 Одна из причин – семантическая катастрофа, обусловленная созданием принципиально нового архитектурного языка – эсперанто, мертвого и малопонятного простому человеку. Слова эсперанто новой архитектуры, выражающие лишь ее материально-техническое содержание, требовали однозначного и точного прочтения. Так архитектура лишилась великого достоинства искусства – неисчерпаемого многообразия в прочтении своих форм.

 Другая причина – противопоставление новых форм, как более совершенных, формам  историческим. Такое противопоставление также было обусловлено идеологией модернизма, формирующего архитектуру «исключающего типа». Ее формы создавались путем «изъятия» из культурно-исторического процесса. Так формировались автономные здания-монументы. Их изоляция определяла создание собственных замкнутых мифических микрокосмов, предвещающих появление нового, счастливого будущего.

 В то же время, освобождаясь от завораживающего мифа бесконечности прогресса и о прогрессе в области искусства (последний относителен: искусство – не техника и не дизайн), мы, я надеюсь, постепенно осознаем ущербность архитектуры исключающего типа. Ее формы развивались в узком направлении поисков новизны и не могли решить всего комплекса задач, которые стояли перед искусством архитектуры. Спасительной альтернативой стала архитектура включающего типа, сочетающая преемственность с новизной. Ее новые ценности формируются путем «включения», а не «исключения» накопленного опыта. И каждая форма становится фрагментом непрерывного эволюционного процесса. Включение элементов привычного в новизну не ограничивает творчество, а, напротив, расширяет его границы, ставит перед творцом весьма сложные задачи по синтезу того, что длительное время считалось несовместимым.

 Устремления и поиски санкт-петербургских зодчих конца XX и начала XXI веков в известной мере идентичны названным процессам. Исторический опыт реабилитирован. Освобождение от запретов и табу на использование исторического опыта порождает мощную энергию поисков и плюралистическое разнообразие. Появляются историзмы – сочетающие новые функциональные и технологические достижения с аллюзиями на исторический контекст. При этом разнообразие историцистских форм определяется различными методами использования подобных аллюзий. Назовем их. Это: стилизаторско-копийный. *

 Однако опыт прошлых революционных потрясений не прошел бесследно для наших архитекторов и строителей. Отвергая антиисторизм функционализма, архитекторы развивают его социальные и технические достижения, которые в прошлом дали особенно важный социальный эффект в области строительства жилья.

 Очевидно, что многие специалисты не забыли об этом опыте, но для них теперь имеет значение не только количество и стоимость одного квадратного метра, но и качество самого жилья. Их работы говорят о новом сочетании практических удобств с выразительностью и разнообразием как интерьеров, так и внешнего облика зданий. Именно это позволяет утверждать, что идет процесс интеллектуального и эстетического преобразования функционализма. Тем самым расширяется диапазон сегодняшнего плюрализма.

 Еще лет двадцать тому назад трудно было представить результаты столь быстрого и талантливого освоения новых зарубежных строительных технологий и материалов, ведь мы серьезно отставали в этой сфере в советское время. Сложилось впечатление, что творческая энергия, накопленная в период типового проектирования, вдруг нашла взрыво-образную реализацию.

 Кажется невероятным как разнообразие и парадный блеск новых форм, так и число ярких архитекторов. Если раньше успешных и заметных архитекторов в Ленинграде (Санкт-Петербурге) было не более десяти, то теперь их в три-четыре раза больше. Конкуренция на рынке проектов, конечно, огромный стимул для каждого мастера: можно сказать свое слово, оставить след в отечественной архитектуре.


*см. подробнее:
Ю. Курбатов. Современная историцистская архитектура СПб. «Капитель», № 2, 2011, с. 18-25